Обезьяны, услышав такое, зашумели.
«Они у тебя, Цикада, многое понимают».
«У них, — подтвердила я, — богатая интуиция». А про себя подумала: лангуры и хульманы не живут наполовину в будущем, как вы, доктор Микробус, им кувыркаться приходится. И уточнила: «Если все там будем, значит, и Глухой?»
Лангуры и хульманы, услышав про Глухого, застонали. Зачем им звезды и вечность, если рядом опять будет Глухой? Доктор Микробус нас понял. Древним людям, объяснил он, всегда хотелось самим и поскорее добраться до новых мест, а остальные — чтобы отстали. У Глухого очень развиты некоторые древние чувства. Горы и моря, острова и проливы древние из эгоистических устремлений называли именами только своих королей, королев и императоров. «А вот сама-то ты, Цикада, чьим именем назовешь действующий вулкан, если откроешь такой на Марсе?»
Я обрадовалась: «Уж точно не именем Глухого».
«Ну, это я понял. А чьим все-таки именем?»
«Может, именем моих китайских подружек».
Обезьяны на ветках одобрительно загудели.
«А много у тебя китайских подружек?»
Я посчитала в уме: «Девять».
«Тогда тебе придется здорово потрудиться».
«Ну и что? Они того стоят. Они правдивые девочки».
«А квак их зовут?»
«Динь Линь».
«Это одну так зовут. А я про всех спрашиваю».
«А вот и не одну, — еще больше обрадовалась я. — У меня девять китайских подружек, все очень правдивые, и всех зовут Динь Линь».
Чимбораса«Ой!» — заорала Файка.
А чего «ой»? Череп не видела? Ну, блестит, ну, пустые глазницы, ну, височная кость обкрошена.
«Женский!»
«Почему женский?»
«Красивые женщины часто теряют голову».
«Так она еще и красивая была? — удивился Котопаха и, опустившись на корточки, осторожно обдул с черепа песок. — Всё чики-пуки. Зубы отсутствуют. Альвеолярные отростки атрофированы. Помнишь, Файка, в солярии Центра исследований жила гиббонша Соня? Ее током ударило, она стала ходить, как паук. Странный череп: нёбо плоское, никаких швов — или заполированы, или их вовсе не было. У гиббонши Сони с черепом тоже были всякие непонятки, ее самцы люто боялись. Эта «красавица», — подул Котопаха на череп, — ничуть не краше. Скуловая дуга тонкая, в костной стенке — неясные отверстия, черепная коробка истончена. Sulci arteriae meningeae mediae. He гиббонша, так старуха…»
«Не трогай череп!» — крикнула Файка. Она первой увидела изменения. Так она потом говорила. Не знаю, я сам не видел. Я смотрел на Файку, на ее хвостики и анютины глазки. Она и Глухой потом утверждали, что череп под пальцем Котопахи начал таять. Сперва медленно, потом так быстро, что однояйцевый Котопаха отпрянуть не успел. Череп таял, как мороженое в жаркий день, и Котопаха с ним таял. Камни, пески, железная пыль — ничего ни с чем не происходит, а череп и однояйцевый оплывают, как шоколадные фигурки. Правда, приколами Котопахи меня не удивишь. Он всегда любил исчезать. Если не туда, то отсюда.
КостяНайти бы ровер «Бигль-2».
Конечно, «Бигль-2» был, скорее, небольшой стационарной лабораторией.
Зато на таких аппаратах лет сто назад использовали интересные музыкальные заставки, может, такие аппараты где-то и сохранились. Марс маленький, зато укромных мест на нем много… Зря я отправился на Марс. Мне не везет в играх и путешествиях. Когда сажусь играть в «космического сапера», первым кликом попадаю по «бомбе». А если не попадаю, то открываю «шестерку». Доктор Микробус на Земле посматривал на меня загадочно, но в итоге решил: «Хороший тестер вам тоже понадобится».
Что делать в день рождения? Смеяться или грустить?
Жалеть о днях, которых не вернуть, о годах, которых не забыть?
Ирка перешла на стихи.
О тех минутах счастья, которых не повторить?
О тех секундах, что вдруг раз и навсегда все могут разрешить?
«Ну и вопросики!»
«Ты мне?» — запаниковала Цикада.
«Да нет, — обозлился я. — Просто так. Не обращай внимания».
«Нет, ты скажи, скажи, — паниковала Цикада. — Если мне, то объясни, какие вопросики?»
«Отстань, мне и так тошно».
«Это почему?» — Цикада остановилась.
«Ты не поверишь, отовсюду несет пережаренным луком».
«Такого быть не может!»
«Я знаю. Но еще я есть хочу».
«В сьютелле не едят, — завелась Цикада. — Просто у тебя сильное воображение».
«Может, и так, но мнемописьма раскрывались в моем сознании все чаще и чаще. Меня тошнит, а Ирка о днях, «которых не забыть». Дура!»
«Я дура?»
«Да нет же, Цикада, не ты».
А Ирка не отстает: «Жри, котик, пирожок». Меня чуть не вырвало. Принцип сьютелла: все наружу, ничего вовнутрь. От этого, конечно, не легче. Будто смычком из мочала водит по струнам. От мнемописем можно спастись, закрыв глаза. Я закрыл, голос Ирки прервался, зато в темном пространстве сознания призывно вспыхнули цветные флажки виртуальных напоминаний.
«Думай, когда молчишь».
Я открыл глаза. «Ты видел мамину землянику?»
Закрыл. «Доктор Микробус утверждает, что умники покупаются на необычное».
Падает снег на руку, слезой стекая.
Вот и пришла разлука — одна шагаю.
Куда можно шагать на орбитальной станции?
Шагаю навстречу ветру, навстречу серому небу.
Кому я была подругой? Кто мне другом не был?
В своей семье Ирка Летчик — единственный ребенок. Мама (биологическая) — на Земле, папа (тоже биологический) — на орбитальной станции. От этого в голове у Ирки все по-особенному. Сочинение, предложенное доктором Микробусом, как последнее воспоминание о чудесной зеленой Земле, Ирка закончила словами: «А на берегу тихой реки стояла пьющая лошадь». Файка решила, что доктор Микробус лишит Ирку пары бонусов за насмешку над бедным животным, но доктор Микробус смотрел на нас, как из будущего, и ласково молчал. Наверное, не знает, что у Ирки есть виртуальный альбом, а в нем куча потрясных видов. Не лошадь там стоит у реки, а колеблет течением мрачный ил Марианской впадины, крутятся, как жернова, ледяные кольца Сатурна, плывет Церера, залитая лавой, как округлый каток. И везде: на илистом дне, на ледяных кольцах, на лавовых боках Цереры — выведено разными почерками: «Ира Летчик была здесь».
Ханна КукГоворили о любви и славе. У Рупрехта ногти грязные. Это он специально придумал. Я просто так, в пространство, сказала: «У гениев чистые руки. Если я когда-нибудь буду целоваться, то лишь с гением».
Хорошо, что однояйцевые ушли с Фаей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});